Удивительное иранское гостеприимство
К шести часам вечера я проехал только половину пути. В дороге меня задержали апельсиновые сады, владельцем которых оказался мой водитель, потом я долго ждал попутную машину. Зато открыл для себя езду на попутных мотоциклах - махнув рукой, можно остановить любого мотоциклиста и попросить его подвезти по пути, при этом никто из них не просил денег. Иногда такое передвижение оказывалось очень удобным, чтобы выехать из города и попасть на шоссе.
Водитель небольшого автобуса довез меня до Абадэ́ . Видимо, рассчитывая на таа́ роф, он согласился везти бесплатно, но когда мы приехали, очень расстроился, что я отказался платить за проезд. Тем временем мне нужно было торопиться, так как близился закат, после которого наступала настоящая ночь, а останавливать попутки в темноте было бесполезно.
Я сразу решил уточнить дорогу и обратился на фарси к молодому человеку на остановке. Тот ответил мне на ломаном английском, что нужно ехать на терминал в полутора километрах отсюда, к сожалению, туда не ходили автобусы. Видя, что я собрался идти пешком, иранец, которого звали Мохаммед, предложил сопровождать меня. Он был очень рад возможности в первый раз в жизни поговорить на английском языке с иностранцем, и всю дорогу спрашивал, нравится ли мне здесь, и почему я решил приехать именно в Иран. Моему рассказу о том, что я путешествую бесплатно на попутных машинах, он не поверил и уверенно заявил, что в его стране это не принято и невозможно. Я вспомнил, что ничего не ел с самого утра, и зашел в магазин, чтобы купить финики - они очень хорошо утоляют голод.
- Это хорошие финики? - спросил я у своего нового знакомого.
- Нет, качество не очень хорошее, - ответил Мохаммед, - самые лучшие финики растут в Ба́ ме, недалеко от Керма́ на. Вон те финики вкусные, их, наверное, только что из Бушера привезли, – он показал в сторону пикапа, прицеп которого был доверху загружен большими пластиковыми ведрами.
В этот момент мы проходили мимо парикмахерской, за окнами которой стоял кулер с водой. Оставив своего спутника на улице, я зашел внутрь и попросил воды. Пока я допил третью кружку, Мохаммед успел познакомиться с мужчиной рядом с пикапом, они о чем-то увлеченно беседовали и просили меня подойти.
– Мне сказали, что ты путешествуешь и не пробовал вкусных фиников? – спросил иранец у пикапа.
– Почему не пробовал, - сказал я и показал на свою пачку, - правда, мне сказали, что не очень вкусные.
Мужчина посмотрел на коробку и прокомментировал: «ин кхорма́ кхуб нист» (эти финики не хорошие). Он распечатал ведро и предложил мне попробовать финики оттуда, они были мягкие и жёлтые, а на вкус очень сладкие.
- Финики должны быть мягкие и сочные до такой степени, чтобы кожура не чувствовалась. Только это не финики, а «рута́ б» - так называют слегка недозревшие финики, они имеют сладкий и слегка вяжущий вкус, - перевел Мохаммед.
- Кхе́ йли мотшаке́ ррам, - я поблагодарил хозяина фиников, и мы пошли дальше.
На улице окончательно стемнело, и теперь можно было уехать только на автобусе. Мы отошли от пикапа метров триста, когда возле нас остановилась легковая машина. Её водитель, молодой парень, посигналил нам и обратился на фарси: «Коджа́ мири́ ? Термина́ ль? » (куда идете? в терминал)
- Ба́ ле, бэ термина́ ль мира́ м (да, иду в терминал), - ответил я.
- Бэфа́ рмаин (садись), – сказал водитель, приглашая в машину.
- Ты знаешь этого парня? – спросил я у Мохаммеда.
- В первый раз вижу, - ответил он.
Видя нашу нерешительность, водитель заговорил с моим товарищем на фарси. Мохаммед объяснил: «Человек, у которого ты пробовал финики - его отец, и он сказал своему сыну взять машину и довезти тебя до терминала». Действительно, иранское гостеприимство очень необычное.
Я попрощался с Мохаммедом и пересел в машину к водителю, которого звали Пайман. Как смог, я объяснил ему на фарси, что собирался ехать на попутной машине в Шираз, а он стал меня отговаривать, потому что было очень темно (кхе́ йли тари́ к), и предлагал остаться у него дома.
«Гороснэ и? » (голоден) – вдруг спросил Пайман, и поскольку я его не понял, то показал жестом «кушать». Я посмотрел на пустую пачку фиников и пожал плечами. Мы зашли в кафе и заказали основное блюдо иранского фаст-фуда – сэндви́ ч, булочка с салатом и колбасной начинкой. Я достал деньги и передал их кассиру, но Пайман замахал руками, чтобы он их не брал, и показал, что угощает.
«Гороснэ́ и, гороснэ́ и? » (ты голоден), – спрашивал он меня, пока я ел, и, не дожидавшись ответа, положил рядом со мной еще один сэндви́ ч. Второй бутерброд вернул мне силы и хорошее настроение. Когда путешествуешь автостопом в Иране, за световой день нужно проехать достаточно большое расстояние, поэтому перед дорогой у меня всегда был плотный завтрак, но на обед и ужин я мог рассчитывать только тогда, когда удавалось сменить машины, и за это время купить какие-нибудь фрукты в местной лавке – яблоки, виноград, гранаты.
Пайман позвонил своим друзьям и сообщил, что у него гость-иностранец. К нам на машине подъехало еще четыре человека, все были студентами, а двое из них достаточно хорошо владели английским. Они рассказали, что сегодня целый день помогали Пайману с организацией свадьбы его сестры. У него дома остановиться было нельзя, поскольку там было просто негде ночевать. Я немного расстроился от того, что вечером мне придётся с ними расстаться и идти искать место, где ночевать.
- Мы поселим тебя гостиницу, - предложил Пайман.
- Сколько будет стоить ночь? - переспросил я.
- Мы сами заплатим, ты не должен об этом беспокоиться, ты мой гость, - ответил он.
Но я беспокоился, я не хотел, чтобы за меня еще раз платили, теперь за гостиницу. «Может быть, я и сказал, что у меня мало денег, но я не сказал, что у меня их нет совсем! » - подумал я и добавил вслух:
- У меня есть деньги, их достаточно, чтобы оплатить номер в гостинице, я не хочу, чтобы вы за меня платили.
– Дустам, дустам (мой друг), – принялся убеждать меня Пайман, при этом он показывал следующий жест – соединял в кольцо большой палец и указательный, двумя руками делая цепочку, а потом дергал кольца и показывал, что цепочка не разрывается.
– Он говорит, что в гостинице работает его знакомый, и тебе не нужно ничего платить, - пояснили мне его друзья.
В конце я согласился, и мы поехали в гостиницу, где для меня нашли чистый двуместный номер с холодильником, телевизором, душ и туалет были во дворе.
Выйдя из гостиницы, мы решили прогуляться по городу. Рядом находился магазин, где продавали свежевыжатый гранатовый сок, витрина была украшена муляжами гранатов со стаканами сока. Я сказал, что хочу купить сок и сфотографироваться, и тут вспомнил, что оставил фотоаппарат в номере. Я попросил своих знакомых подождать меня внутри, и убежал в гостиницу. Вернувшись через несколько минут, я подошел к кассе и достал деньги, чтобы купить сок.
- Бэфа́ рмаин, - сказал Пайман, показывал на стол, на котором уже стоял стакан с соком, его купили для меня за несколько минут, пока я отсутствовал. Я всё больше удивлялся иранскому гостеприимству.
Пайману позвонили родственники, и ему нужно было уходить. Его друзья должны были пойти с ним, поэтому они сказали «ха́ д а́ фэс» (до свидания) и уже собирались покинуть меня.
- Субхунэ́ ! (завтрак) – вдруг произнес Пайман, показывая, что вспомнил что-то важное.
- Он говорит, что забыл купить тебе продукты, чтобы ты мог утром позавтракать, - перевёл его друг.
- На! Ме́ рси, нэ́ михам! (нет, спасибо, не хочу), - запротестовал я и добавил, - кхе́ йли захма́ т кешиди́ н. («Вы много хлопочете для меня» или «Вы делаете для меня слишком многое»)
Пайман остановился на секунду, покраснел, сказал «ноу-ноу, дуст» и побежал в магазин. Было видно, что он спешил, так как он действительно побежал, а не пошел. Он вернулся с пакетом еды, крепко обнял меня, сел с друзьями в машину и уехал. А я остался стоять на том же месте и глядел им вслед. Я не знал, какое впечатление оставил о себе, правильно ли поступил, что принял их помощь - позволил угощать себя, селить в гостиницу, а теперь еще и разрешил купить завтрак. Всё произошло очень быстро, еще час назад я был голоден и не знал, где буду ночевать, а сейчас я вкусно покушал, остановился в отдельном номере с телевизором и холодильником, а наутро меня ждал полноценный завтрак, в пакете были лепешка, печенье, сыр, сок и какао. Я был в Иране один, но никогда не чувствовал себя одиноко благодаря открытости, дружелюбию и гостеприимству людей, которые меня окружали.
Мой дом – твой дом
Автостопом в Иране я был более чем доволен – мне почти никогда не приходилось ждать на трассе более десяти минут, а благодаря хорошему покрытию дороги мои водители часто ехали со скоростью 160 км/ч, и я быстро добирался до нужного города. Хотя бывали и исключения. Каждый раз это было одно и то же место - перекрёсток, с поворотом в Йезд, за которым начиналась прямая дорога в Шираз. Здесь в первый и во второй раз я ждал попутную машину больше часа, правда, потом доезжал без пересадок.
В Ширазе меня встретил Шерви́ н на своей машине. Его семья была особенной, и хорошо мне запомнилась. Во-первых, в их семье было шесть детей: два брата и четыре сестры. Во-вторых, девушки, да и сама мама, не признавали исламской атрибутики и вместо платков и плащей дома всегда носили короткие майки, а также постоянно пользовались косметикой. Из-за этого мне постоянно казалось, что я попал на вечеринку. К тому же, её дочери уже учились в Европе, мама хорошо разговаривала на английском, а с утра они по очереди пробегали четыре километра на беговой дорожке. Шервин провел меня наверх и показал свою комнату:
- Теперь это и твоя комната, ты - наш гость, поэтому мой дом – твой дом, оставайся и живи у нас.
Я знал, что Шираз изобилует достопримечательностями, и сразу подумал, что не успею все осмотреть за три дня, поэтому попросил остаться еще на пару дней.
- Я не знаю, Алекс, – озадаченно ответил Шервин, - мне нужно спросить разрешения у мамы.
По серьезности интонации я понял, что могут и не разрешить, и слова «мой дом – твой дом» не нужно воспринимать буквально, они служат лишь для выражения вежливости. Через несколько минут он вернулся и сказал, что мама разрешила.
Как позже я узнал, в Иране принято, чтобы сыновья жили в одном доме с родителями до тех пор, пока не женятся. Только после свадьбы, они могут (если, конечно, захотят) выбрать другое жилье и переехать. Система обычаев и моральных норм построена так, что неженатому мужчине очень сложно самостоятельно снять квартиру, так как хозяин дома попросту не захочет сдавать ему жильё из нравственных побуждений, а посоветует вернуться в родительский дом. Соответственно, холостой мужчина не может без разрешения родителей приглашать к с себе гостей, не говоря уже о том, чтобы ему нельзя приводить домой девушку, если он не планирует на ней жениться.
Весь день я учился готовить «шо́ ле за́ рд», оказалось, это совсем не сложно - на ночь нужно замочить рис, а затем, добавив немного сахара и шафрана, сварить его в воде из роз и разложить по формочкам, оставив остывать на ночь в холодильнике. Перед подачей на стол десерт посыпают наструганными фисташками и корицей. Вечером вся семья собралась, чтобы приготовить для меня и другого гостя из Австрии барбекю.
Приехал и сам Шервин, грустный и уставший, он отпросился с работы, и целый день провёл в банке. Дело в том, что он купил в кредит новую машину «Иран Кходро» за $2.000 (высокие импортные пошлины не позволяют покупать иностранную машину, поэтому приходится поддерживать отечественного производителя, несмотря на монопольно высокие цены). На днях к нему пришло уведомление из офиса, где он покупал автомобиль, о том, что его последний платеж по кредиту не был зачислен. Пришлось ехать в банк, чтобы получить копию платежки и везти её в офис. Сотрудники «Иран Кходро» признались, что это была их вина - в компьютере произошел сбой, и платежи клиентов исчезли. Но справку из банка они не приняли, требуя подписать заявление, в котором владелец гарантировал, что действительно совершил платеж. За этот бланк нужно было заплатить $30, в противном случае они грозились не принять оплату и начать начислять неустойку. Таких как Шервин в офисе было несколько десятков человек, и всем им пришлось платить, хотя по закону они не обязаны были этого делать.
Из страны А.
Мне предложили поехать за город, чтобы проверить сад в окрестностях Шираза. Вместе с Али, братом Шервина, мы шли по полю и рассматривали пустые деревья.
- Вот здесь, ещё на прошлой неделе спели яблоки, а здесь сливы, – показывал Али, - а теперь ничего нет, воры обобрали наш сад, хоть бы нам что-нибудь оставили!
Он остановился и покосился вбок, чтобы мне стало понятно, куда смотреть:
- Смотри, вот эти из Афганистана! Ты все хотел их увидеть.
- Почему ты так думаешь? – спросил я.
- По одежде можно понять. Эти двое у нас на поле работают.
Недалеко от нас стояли сын с отцом, оба в национальной одежде, слегка запыленной от работ в поле. Сын был хорошо выбрит, а у отца была небольшая борода.
- Можно с ними поговорить? – попросил я.
- Можно, если ты очень хочешь, но они разговаривают на своем языке, иногда я их совсем не понимаю, хотя с нами они все же стараются говорить на фарси.
Али с неохотой пошёл к ним. Было заметно, что он, подобно другим персам, считает себя арийцем и гордится своим благородным происхождением, превознося свою нацию намного выше других. Думаю, что меня эта тема не коснулась лишь потому, что я иностранец, и к тому же я в их глазах выглядел европейцем. Раньше я никогда не видел афганцев, но слышал про них много страшилок, причем даже от самих иранцев. Кто рассказал мне, что у афганцев есть закон, который гласит, что нужно убить пять неверных (христиан, мусульман-шиитов), чтобы попасть в рай. Чтобы развенчать эти страхи, я подошел к отцу, поздоровался с ним и сообщил, что приехал из Беларуси. Отец вежливо поклонился и сообщил, что он из Кандагара. Я продолжил разговор:
- Ман масихи́ э ортодо́ кс ам. (Я христианин, православный)
- Ман мосальму́ н ам (я мусульманин), - ответил афганец
Я попросил Али быть моим переводчиком и сказал:
- Я христианин, если я к нему в Кандагар приеду, он меня убьёт? Переведи ему, - попросил я.
- Что, ты действительно хочешь, чтобы я так ему и перевел? – удивился Али.
- Да, так и переведи.
Али задал мой вопрос на фарси. Я с нетерпением ждал, что афганец мне на это ответит. Но он оказался философом и совсем не подал вида, что его мог смутить или обидеть такой вопрос, а продолжал вести себя очень непринужденно. Он сделал небольшую паузу, немного подумал, провел рукой по седой бороде и, видимо, осознав, что она уже не такая густая, как при талибах, что-то ответил на своем языке. Мой переводчик засмеялся:
- Он говорит, что уже так устал убивать христиан, что тебя он убивать не будет.
Я засмеялся и крепко пожал афганцу руку, а он улыбнулся в ответ и пожелал мне «ха́ д а́ фэс». «И тебе всего доброго, мой первый знакомый из страны А. », - подумал я.
К нам подошел сосед, который рядом открыл молочную ферму, и после приветствия сразу пригласил зайти в гости, но мы отказались.
– Мама его недолюбливает, поэтому мы не хотим к нему идти, – объяснил мне Али.
Но от его предложения посетить ферму, мы не могли отказаться из уважения. В то время, пока мы смотрели на телят и изучали аппарат по доению коров, фермер показывал маме Шервина какие-то бумаги, и они вместе что-то увлеченно считали.
– В этом году дела пойдут намного лучше, - сказал он, - я несколько месяцев пытался получить этот документ. И наконец, на этой неделе мне это удалось - теперь мы называемся не предприятие, а малое фермерское хозяйство, и будем платить за электричество и воду в два раза меньше. Но сколько я потратил денег и времени, чтобы получить этот документ!
На прощание он подарил нам несколько бутылок свежего молока, однако пробовать его мне не разрешил, объяснив, что сначала его нужно прокипятить.
Почему не работает интернет и не показывает телевизор
Гуляя по улицам Шираза, я зашел купить фрукты в местную лавку и познакомился с её хозяином Камраном, который, к моему удивлению, достаточно хорошо говорил по-английски. Узнав, что я иностранец, он пригласил меня к себе домой. Мы сели в его машину, и он включил зажигательную дискотечную музыку со словами на персидском языке.
- Музигхи́ дуст дари? (музыка нравится), - поинтересовался иранец.
- Кхе́ йли (очень), - ответил я.
Он улыбнулся и сказал, что эта музыка запрещена.
- Вообще, ислам запрещает музыку и пение, однако в Иране разрешают музыку, если для этого используют сета́ р, санту́ р, давул или другие национальные инструменты. Таким образом, музыка, которую ты сейчас слушаешь, запрещена, её играют подпольные группы, и выступают они нелегально, потому что музыкальные концерты запрещены.
Справка. Санту́ р - струнный ударный музыкальный инструмент, своего рода цимбалы, на которых играют, ударяя по струнам двумя молоточками. Сета́ р - струнный щипковый музыкальный инструмент, принадлежащий к семейству лютней, на котором играют большим и указательным пальцами правой руки, прижимая лады пальцами левой руки. Даву́ л — народный музыкальный ударный инструмент, имеет с двух сторон мембраны из овечьей или козлиной кожи.
- При шахе было лучше, - продолжил Камран, - сейчас наше правительство только делает вид, что всё хорошо, а на самом деле за время правления Хаменеи, именно он правит страной, а не Ахмадинежад, мы поссорились почти со всеми странами мира. Наше население с 80-х годов удвоилось, но из-за изоляции и экономических санкций с каждым годом рабочих мест становится все меньше, в стране высокая безработица.
Это только говорят, что при Пехлеви́ было плохо, а на самом деле при нём у нас была хорошая работа и зарплата, а знаешь, какие были цены? Килограмм винограда стоил несколько риалов. Да ты, наверное, даже таких денег не видел - сейчас тот же виноград стоит 3.000 риалов, представляешь, какая инфляция? При шахе я купил себе дом, мой сосед купил себе дом, нам несложно было выплачивать кредит. Цены на бензин были самыми низкими в мире, а сейчас литр стоит почти доллар! И с каждым годом становится только хуже.
Свободы нет, думать и говорить о правительстве плохо нельзя, иначе сразу посадят в тюрьму. Для контроля населения действует специальная религиозная группа «Басси́ дж», её участники носят шарфы в клеточку, не подчиняются полиции и имеют право арестовать или задержать любого человека, если им что-то не понравится.
А как к нам относятся другие страны? Они же думают, что здесь живут террористы, которые только и ждут, чтобы построить ядерное оружие и взорвать Америку. Я не хочу, чтобы с моей страной случилось так же, как с Ираком.
- Так если вам не нравится Хаменеи, зачем Вы делали революцию, зачем его выбрали?
- Лично я его не выбирал, мне даже кажется, его никто не знал до того, как он вернулся в Иран. А что касается революции, то я в ней не участвовал. Правда, ко мне приходили люди, предлагали собираться на площадях, ходить на митинги и демонстрации, но я занимался бизнесом, и меня не интересовала политика.
Я включил ноутбук, вышел в интернет и попытался загрузить Фейсбук, сайт был заблокирован.
- Интернет не работает, - пояснил Камран, - точнее я не успел купить VPN (прокси-сервер). Ты ведь хочешь посмотреть Фейсбук и поговорить по Скайпу? У нас они заблокированы, также как почта «джимейл» и все иностранные новостные ресурсы, поэтому мы каждый год покупаем прокси-сервер за $40, он сильно снижает скорость просмотра сайтов, но зато можно посещать любые сайты без ограничений.
Вот почему когда приходишь в интернет кафе, в Иране его называют ко́ фи-нэ́ т, для того, чтобы открыть страницу Фейсбук или Вконтакте, нужно попросить администратора активировать прокси-сервер.
- Интернета нет, и телевизор тоже не работает, добро пожаловать в Иран, - добавил Камран.
- А телевизор тут причем?
- Ты ведь знаешь, что в Иране нам запрещено пользоваться спутниковым телевидением, чтобы мы чего-нибудь лишнего не увидели. Сегодня в наш дом приходили полицейские, они поднялись на крышу и сбросили оттуда все спутниковые тарелки.
- В каком смысле сбросили, тарелки же могли разбиться?
- Правильно, они и разбились, зато теперь никто не будет смотреть зарубежные каналы.
Мы включили телевизор, по национальному каналу показывали какую-то семейную драму. Действие происходило внутри дома, но волосы девушек были закрыты в платок, а сами они укутаны в плащ.
- А почему по телевизору показывают, что женщины всегда так строго одеты, ведь дома они могут обходиться и без платков?
- Телевидение должно следовать закону, поэтому в фильме женщины всегда носят платки и плащи. Также ты никогда не увидишь в иранском фильме, чтобы мужчина держал женщину за руку, или чтобы они поцеловались, это также связано с религией и национальной политикой.
Мы переключили на новостной канал, на котором показывали выступление президента Ахмадинежада - он красиво улыбался и произносил торжественные речи.
- Наш президент очень любит шутить, - сказал Камран, - несколько лет назад на международной конференции он сказал, что Израиль нужно стереть с лица Земли. Как только дипломаты ни переводили его фразу, она отчётливо означала, что Иран хочет взорвать Израиль, и, конечно, все перепугались, включая, думаю, и самого Ахмадинежада.
А еще он очень любит подшучивать над Америкой. Однажды в своем выступлении наш президент сказал, обращаясь к США (приблизительный перевод): «Мы больше не можем вас кормить, поэтому прекратите капризничать - монстр унёс вашу сиську». Смешно, конечно, потому что про монстра (чудовище) обычно говорят грудным детям, когда хотят отучить их от вскармливания грудью, а тут он так сказал американскому правительству.
Примечание. Все диалоги и описанные в данном рассказе случаи – подлинные, однако происходили в разных местах и в разное время, поэтому образ Камрана получился собирательным. Нельзя, чтобы люди, чьи имена и фотографии есть в книге, выражали своё недовольство. К тому же я старался быть объективным, и также записывал диалоги с людьми, которые весьма положительно отзывались о правительстве.
Чувствуйте себя как дома, но не забывайте, что Вы в гостях
Вернувшись из Персеполя, мы с Домиником решили посетить сад «Афиф-Абад», который находился рядом с домом. Поскольку мы заблудились, то стали спрашивать дорогу у прохожих, но каждый раз остановленные нами люди показывали в разные стороны, несмотря на то, что сад находился совсем недалеко. Я подошёл к машине, в которую только что села женщина с сумками, и обратился к её мужу:
- Бэба́ кхшид, Ба́ гх э Афи́ ф Аба́ д коджа́ ст? (извините, где находится сад Афиф-Абад)
- Унджа́ (там), - ответил он, показывая пальцем идти обратно.
И я бы ему почти поверил, если бы не его жена - одновременно с ним она показала рукой, что нужно идти вперед. Мы с Домиником удивлённо переглянулись и рассмеялись, а они признались, что сами не знают дороги. Рядом припарковался грузовик, водитель которого вышел, чтобы открыть двери прицепа.
- Ба́ гх э Афи́ ф Аба́ д аз инджа́ дур э? (сад Афиф-Абад отсюда далеко), – спросил я у водителя.
- На кхе́ йли, диви́ ст метр (не очень, двести метров), - иранец весело улыбнулся, - а́ ле коджа́ и? (откуда вы).
- Беларусь ва Отриш (Беларусь и Австрия), - ответили мы.
Тогда водитель сказал, что хочет сделать нам подарок (хэдьйе́ ). Соблюдая правила приличия «таа́ роф», я сразу стал отказываться, но он уже полез в кузов, из которого послышалось: «Ду́ гх я ши́ р? », - он спрашивал у нас, хотим мы молоко или йогурт. И только сейчас мы заметили, что машина перевозила молочные продукты для магазина. Водитель показался с двумя литровыми бутылками молока и протянул их нам.
- Кхе́ йли, кхе́ йли мотшаке́ ррам, - поблагодарили мы и взяли по бутылке.
Иранец еще раз улыбнулся, пожал нам руки и унес ящик с молоком в магазин. Доминик удивленно держал молоко в руке и сказал: «Я слышал про иранское гостеприимство, но чтобы молоко дарили, такого нигде не слышал».
«Афиф-Абад» оказался закрыт, в Рамазан сады начинают работать очень рано, а с 12-00 до 16-00 их закрывают. У входа на траве отдыхали иранцы, увидев нас, они закричали «акс, акс! » (фото). Поскольку они показывали на фотоаппарат, мы догадались, что они хотят сфотографироваться.
- На фотографии я буду держать в руках молоко, чтобы никогда не забыть про этот случай гостеприимства, – сказал Доминик.
Когда мы пришли домой, я почувствовал, как сильно устал, и что от жары у меня сильно разболелась голова. К нашему удивлению у Шервина мы также встретили наших случайных знакомых из автобуса в «Накш э Руста́ м». Они заранее договорились остановиться здесь, и сейчас ужинали. Насчет того, что они собирались остановиться в гостинице, они нам тогда соврали, потому что никак не ожидали нас встретить ещё раз, палящиеся австрийские конспираторы. Места в доме стало меньше, и после ужина мама Шервина спросила меня, когда я планирую уехать. Я ответил, что сегодня был мой последний день, и следующим утром я собирался в Бендер Аббас.
- Но Алекс, к нам приехали гости и у нас нет места для тебя, - сказала она, - ты у нас уже пробыл пять дней.
Действительно, я переночевал у них четыре ночи, но так как через день после приезда я попросил разрешения задержаться еще на несколько дней, то по моим расчетам у меня оставалась в запасе последняя ночь. К тому же затрат для них я старался не создавать, отсутствовал дома целый день и приходил поздно вечером. Но с другой стороны, я прекрасно понимал, что злоупотреблял гостеприимством, находясь в одной семье в течение пяти дней. Ведь на самом деле они достаточно много делали для меня - готовили и проводили со мной своё время, а в последний день организовали шикарное барбекю. Теперь мне оставалось винить себя в том, что слишком расслабился и потерял бдительность из-за неповторимого гостеприимства и вежливых слов, типа «мой дом – твой дом, ты наш гость». Поэтому когда мне сказали уезжать, хотя это и было для меня полной неожиданностью, мне оставалось только сказать «спасибо» и уехать.
Выпив таблетку от головы, я попросил разрешения немного поспать. Но отдохнуть не получилось - после того, как я собрал рюкзак, мне сразу пришлось сесть за компьютер. Я выслал несколько заявок в «Кауче» в разделе «ищем жильё в последнюю минуту», а также выписал телефоны всех, кто был зарегистрирован в «Хоспитэлити», а затем стал отправлять пользователям смс с просьбой помочь вписаться. Я также отослал смс всем, с кем мне довелось познакомиться за эти дни. У меня оставалась небольшая надежда, что Шервин, зная о моём запланированном отъезде утром, всё объяснит маме, и мне не придётся уходить на ночь глядя. Через час пришёл Шервин и заявил:
- Да, я знаю, Алекс, тебе нужно уехать. Извини, я ничего не могу с этим поделать.
Я покинул их гостеприимный дом и решил поехать на вокзал, чтобы узнать цену билета до Бендер Аббаса. Ночной переезд на автобусе стоил $17, и это было лучше, чем остаться в Ширазе, ночевать в хостеле за те же деньги и потерять весь следующий день, путешествуя автостопом. И я бы, наверное, уехал на автобусе, если бы вдруг не получил смс: «Ты можешь остановиться у меня. Я буду рад с тобой встретиться».
Гомо-сапиенс.
На мою внезапную просьбу переночевать отозвался Камран, и поскольку он допоздна работал в своем магазине, то мне пришлось довольно долго ждать, пока он освободится. За это время я успел попробовать новое блюдо фаст-фуда - на улице варили бобы, напоминающие фасоль, но только в несколько раз крупнее, и тут же их продавали, укладывая в кулёк и обильно посыпая солью. Ближе к полуночи Камран закрыл магазин и предложил ехать на его машине.
- Извини, что моя машина в таком состоянии, - сказал он, - я отдал новую машину своему сотруднику, а то он плохо про меня подумает, если я заставлю его ездить на этой развалюхе.
Я понимающе кивнул. Камран немного помолчал и спросил:
- У вас в стране много гей клубов?
- Не знаю, - ответил я, - я нормальной ориентации и в гей клубы не хожу.
- Алекс, я должен тебе сказать, я – стопроцентный гей, ты ничего не имеешь против?
Я не был смущен ни его вопросом, ни тем, что он гей. Сколько раз мне заискивающе задавали вопросы, есть ли в моей стране геи, гей клубы, или был ли у меня когда-нибудь секс с мужчиной. В этой стране наблюдается серьезный дефицит женского внимания, и в то время как за внебрачные любовные связи бьют палками, а за гомосексуальные связи вешают, существует безумное количество парней, которые от безысходности и иногда от скуки не прочь узнать друг друга поближе.
- Я не возражаю, если ты уважаешь мои убеждения – я нормальной ориентации на все сто процентов. Если честно, из всех иранцев, которых я видел - ты первый, кто не постеснялся об этом сказать.
- Ты ведь знаешь, что у нас за гомосексуализм предусмотрена смертная казнь, поэтому многие боятся об этом открыто говорить, - ответил Камран.
- Почему ты считаешь себя геем, может быть, ты – как и все другие, хочешь мужчину только потому, что рядом нет женщины?
- Нет, Алекс, я стопроцентный гей. Я давно это чувствовал, но окончательно определился лет шесть назад, тогда я пошел к психологу и поговорил с ним. Он сказал, что у меня тяжелый период в жизни, мне нужно жениться, сменить работу так, чтобы чаще общаться с женщинами. Что он мог еще сказать - он же был иранский психолог! Не мог же он признать, что я – гей, его бы за это выгнали с работы.
Тогда я женился, организовал свой бизнес - стал продавать женскую обувь в магазине, там общался только с женщинами, но все равно чувствовал, что это не моё. Потом во время своей командировки в Сингапур я записался на приём к психологу и прошел у него восемь сеансов, после который он однозначно сказал: «Тебе не нужны женщины, ты настоящий гей, но не нужно переживать по этому поводу или что-то предпринимать - живи, как живешь, и радуйся жизни».
Мы подъехали к его дому, это был многоэтажный особняк.
- Теперь я вкладываю много денег в недвижимость и строю многоэтажные дома и особняки. Этот дом я сам спроектировал и построил. Но я себя чувствую здесь очень одиноко, я не могу приглашать сюда мужчин, потому что никто не должен знать, что я гей. Если бы ты был иранцем, я бы, наверное, сказал тебе, что это вовсе и не мой дом, и что я снял его на время, а рано утром попросил бы тебя уйти, чтобы нас никто не видел вместе. Так я и живу, от командировки к командировке, больше всего мне нравится ездить в Таиланд и Индию.
Камран приготовил нам ужин и поставил кальян.
- Я начинал свой бизнес с маленького магазина отца. Мы торговали одеждой, но это не приносило больших доходов, и тогда я стал торговать женской обувью. Сейчас для меня шьют несколько фабрик в Китае, материал я покупаю в Эмиратах и в Пакистане. А это сувениры, которые я привёз из разных стран, для них я даже построил отдельную полку на всю стену.
- Камран, ты собрал сувениры почти со всех стран мира, а есть ли у тебя сувенир из Ирана, например, посуда из Исфахана или вытканный вручную ковер? – спросил я.
- Ковры есть, - кивнул он, - они у меня повсюду в доме, кстати, ты одном из них стоишь.
Я давно заметил, что стою на ковре, но ввиду огромных размеров комнат в этом доме, я и подумать не мог, что ковер сделан вручную. Небольшие ковры 2х3 метра, которые я видел в Исфахане, стоили около $7000, поэтому я даже не решался предположить, сколько стоил ковёр, на котором я стоял. Чаще всего иранцы относятся к сотканному вручную ковру как к реликвии и расстилают его или вешают на стену только в случае прихода особо дорогих гостей. Показывая своё уважение, я демонстративно сошёл на пол. Камран улыбнулся и сказал:
- Я даже не замечаю их, они просто есть. Но ты можешь посмотреть с обратной стороны, чтобы посмотреть, как он сделан.
Я приподнял конец ковра и лично убедился в том, что ковер действительно соткан вручную.
- Пойдем пить чай и курить кальян, - предложил мой собеседник, - сегодня мы можем спать на дворе в саду, для тебя у меня там есть отдельная кровать.
Мы курили хороший мятный кальян, и я думал о нашем разговоре. У меня не было негативного мнения насчет Камрана. Большинство мужчин в Иране, в ориентации которых я не был уверен, всегда заходили издалека и никогда ни в чем не признавались, а он об этом сразу сказал. Не было оснований ему не верить. Камран продолжал беседу:
- Здесь у меня есть всё, есть магазин, есть недвижимость, несколько домов в самом центре города, но нет личной жизни и будущего. Понимаешь я – гей, я вынужден от всех это скрывать, у меня нет семьи и нет даже близкого друга, кто мог бы меня поддержать. Мои родители и единственный сотрудник в офисе ни о чем не догадываются. А ты слышал старую шутку про Казвин?
И он рассказал мне анекдот про жителей этого города: «Турист приезжает в Казвин и на въезде видит щит, где большими буквами написано: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КАЗВИН», а чуть ниже маленькими буквами: «советуем надеть металлические шорты». После трудного дня, турист, уставший и измученный, выбирается из города и видит щит, на котором большими буквами написано: «ВЫ ПОКИДАЕТЕ КАЗВИН», а чуть маленькими буквами: «скупаю поломанные металлические шорты».
- Поверь, это очень смешной анекдот для страны, где гомосексуалистов вешают на главной площади города!
Мы докурили кальян и легли спать. У меня остались самые лучшие впечатления о Камране. Здесь меня всегда спрашивают: «Он пытался как-то с тобой сблизиться? ». Нет, не пытался. Напротив, мне понравилась его искренность, я вспомнил, как он рассказывал про психолога, и по-своему стал его уважать, ведь за свой личный выбор ему нужно было бороться.
Примечание. В Иране гомосексуальные связи наказываются смертной казнью, поэтому все имена в рассказе заменены вымышленными. В 2010 году президент Ирана Махмуд Ахмадинеджад официально заявил о том, что в его стране нет гомосексуалистов, но продолжающиеся публичные казни гомосексуалистов вызывают бурю международной критики.
Свидание в Ширазе
Романтика. Слушаем красивую песню Shahram Solati - Salam Azizam (Здравствуй, дорогая! ):
Мой второй приезд в Шираз очень сильно отличался от первого. Именно в этот раз я по-настоящему успел полюбить этот город, почувствовать его атмосферу и культуру - в сопровождении красивой девушки я гулял по его паркам и садам, она читала мне на фарси стихи знаменитого поэта Хафиза, а музыканты играли нам у его могилы лирические и насыщенные чувствами национальные песни.
Добраться до Шираза из Йезда было не сложно, но на повороте у дороги Исфахан-Шираз мне опять пришлось долго ждать - многие водители, узнав, что я собирался ехать бесплатно, отказывались подвезти. Проезжавший мимо рейсовый автобус остановился, и водитель предложил мне доехать за полную стоимость проезда, как если бы я ехал из Йезда. Начинало темнеть и мне действительно повезло, что через час я нашел машину до самого Шираза.
Мы долго болтали с водителем, я рассказывал ему о своих путешествиях и объяснял суть бесплатного путешествия автостопом.
В Ширазе меня ждала девушка Фарзанэ́ , и водитель, узнав, что она иранка, попросил меня позвонить ей и передать ему трубку, что бы он мог объяснить адрес. Не повторяйте мою ошибку, не давайте водителям разговаривать с принимающим Вас в гостях человеком! Я в третий раз я пожалел об этом. В первый раз водитель сделал моему другу выговор за то, что тот не встретил меня на автостанции, во второй раз принимающего меня в гостях человека попросили денег за то, меня подвезли. В третий раз произошло то же самое, только я не учел, что Фарзанэ́ – девушка. Узнав, что она хочет встретиться со мной, водитель стал просить её оставить ему свой номер, чтобы познакомиться поближе, а когда она отказала, заявил, что я не заплатил ему за проезд, и что она должна ему деньги. Когда она мне все это объяснила на английском, я очень разозлился. Мы приехали на площадь, но иранец не отпускал меня. «Бензин, пуль», - повторял он, требуя денег. Я напомнил ему, что просил подвезти бесплатно и вышел из машины.
Фарзанэ́ – невероятно обаятельная и очаровательная девушка, мы познакомились еще в Бендер Аббасе, и я обещал навестить её в Ширазе, где находился её университет. Она была настолько рада моему приезду, что обняла меня и взяла за руку. Мы пересели в такси, разместившись на заднем сидении, и поехали на могилу Хафиза. Мне кажется, многие молодые пары специально берут такси «дар баст» и потом бесцельно катаются по городу, ведь задние места – это единственная возможность побыть ближе друг к другу. Она крепко сжала мою руку и прижалась ко мне.
- Тебе нельзя этого делать, ты же иранская девушка, - предупредил я.
- Алекс, я здесь очень одинока, - ответила Фарзанэ и еще сильней п
Apbrī nojama irā ņ u viesmī lī ba
Lī dz pulksten seš iem vakarā biju tikusi tikai pusceļ ā . Pa ceļ am mani aizturē ja apelsī nu dā rzi, kuru ī paš nieks izrā dī jā s mans š oferis, tad ilgi gaidī ju garā mbraucoš u maš ī nu. Savukā rt braukš anu ar garā mbraucoš iem motocikliem viņ š atklā jis - ar rokas mā jienu var apturē t jebkuru motociklistu un pa ceļ am palū gt viņ am pacē lā ju, kamē r neviens naudu neprasī ja. Daž reiz š ī kustī ba izrā dī jā s ļ oti ē rta, lai atstā tu pilsē tu un nokļ ū tu uz š osejas.
Mazā busiņ a š oferis mani aizveda uz Abadi. Acī mredzot, rē ķ inoties ar taarofu, viņ š piekrita braukt par velti, bet, kad ieradā mies, viņ š bija ļ oti sarū gtinā ts, ka es atteicos maksā t braukš anas maksu. Pa to laiku bija jā steidzas, jo tuvojā s saulriets, pē c kura pienā ca ī stā nakts, un tumsā pā rtraukt braucienus bija bezjē dzī gi.
Uzreiz nolē mu noskaidrot ceļ u un pieturā pagriezos persi valodā pie jaunieš a.
Viņ š man lauzī tā angļ u valodā atbildē ja, ka man jā dodas uz terminā li pusotra kilometra attā lumā no š ejienes, diemž ē l autobusi uz turieni nebrauc. Redzot, ka grasos doties kā jā m, irā nis, vā rdā Muhameds, piedā vā ja mani pavadī t. Viņ š bija ļ oti priecī gs par iespē ju pirmo reizi mū ž ā runā t angliski ar ā rzemnieku, un visu ceļ u jautā ja, vai man š eit patī k un kā pē c es nolē mu ierasties Irā nā . Viņ š neticē ja manam stā stam, ka es braucu bez maksas garā m braucoš ā m automaš ī nā m, un pā rliecinoš i paziņ oja, ka viņ a valstī tas nav pieņ emts un neiespē jami. Atcerē jos, ka kopš rī ta neko neesmu ē dusi, un devos uz veikalu pirkt dateles - tā s ļ oti labi remdē izsalkumu.
– Vai š ie ir labi randiņ i? Es jautā ju savam jaunajam draugam.
- Nē , kvalitā te nav ī paš i laba, - atbildē ja Muhameds, - labā kā s dateles aug Bamā , netā lu no Kermanas.
Tie dateles tur ir garš ī gi, droš i vien tikko atvesti no Buš heras, - viņ š norā dī ja pikapa virzienā , kura piekabē lī dz augš ai bija piekrauti lieli plastmasas spaiņ i.
Tajā brī dī gā jā m garā m frizē tavai, kura ā rpusē atradā s ū dens dzesē tā js. Atstā jusi savu pavadoni ā rā , iegā ju iekš ā un palū dzu ū deni. Kamē r es pabeidzu savu treš o krū zi, Mohammedam izdevā s satikt vī rieti blakus pikapam, viņ i sajū smā par kaut ko runā ja un lū dza mani nā kt klā t.
– Man teica, ka tu ceļ o un neesi mē ģ inā jis gardos dateles? irā nis jautā ja pikapam.
"Kā pē c es to nepamē ģ inā ju, " es sacī ju un norā dī ju uz savu paciņ u, "tā tiesa, viņ i man teica, ka tie nav ī paš i garš ī gi.
Vī rietis paskatī jā s uz kastī ti un komentē ja: “in khorma khub nist” (š ie datumi nav labi). Viņ š atvē ra spaini un ieteica pamē ģ inā t no turienes dateles, tā s bija mī kstas un dzeltenas, un garš oja ļ oti saldi.
- Datelei jā bū t maigā m un sulī gā m lī dz vietai, kur ā da nav jū tama. Tikai tie nav dateles, bet "ruta b" - tā sauc nedaudz nenobrieduš us dateles, tiem ir salda un nedaudz savelkoš a garš a, - tulkoja Muhameds.
"Khe ili motshaker rram, " es pateicos randiņ u ī paš niekam, un mē s devā mies tā lā k.
Ā rā bija pilnī gi tumš s, un tagad varē ja izbraukt tikai ar autobusu. No pikapa attā linā jā mies kā dus trī ssimt metrus, kad pie mums apstā jā s vieglā automaš ī na. Viņ as š oferis, jauns puisis, signalizē ja mums un pagriezā s pret farsi: “Koja Miri? Terminā lis vai ne? » (kur jū s dodaties? uz terminā li)
- Beila, esi terminā ls mira m (jā , es eju uz terminā li), - es atbildē ju.
- Befarmain (iekā p), - teica š oferis, aicinot mani maš ī nā.
- Vai tu pazī sti š o puisi? Es jautā ju Muhamedam.
"Es to redzu pirmo reizi, " viņ š atbildē ja.
Redzot mū su neizlē mī bu, š oferis runā ja ar manu draugu persi valodā.
(Vai tu esi izsalcis), viņ š man jautā ja, kamē r es ē du, un, nesagaidot atbildi, nolika man blakus vē l vienu sviestmaizi. Otrā sviestmaize atgrieza spē kus un labo garastā vokli. Braucot ar autostopu Irā nā , dienā jā nobrauc diezgan liels attā lums, tā pē c vienmē r pirms ceļ a paē du sā tī gas brokastis, bet varē ju rē ķ inā ties tikai ar pusdienā m un vakariņ ā m, kad š ajā laikā varē ju nomainī t maš ī nu un nopirkt augļ us. vietē jais veikals - ā boli, vī nogas, granā tā boli.
Peimens piezvanī ja draugiem un teica, ka viņ am ir ā rzemju viesis. Pie mums ar maš ī nu piebrauca vē l č etri cilvē ki, visi bija studenti, un divi no viņ iem diezgan labi runā ja angliski. Viņ i teica, ka š odien visu dienu palī dzē juš i Paimanam organizē t viņ a mā sas kā zas. Viņ a mā jā nebija iespē jams palikt, jo vienkā rš i nebija kur nakš ņ ot.
Nedaudz pā rdzī voju, ka vakarā bū s jā š ķ iras no viņ iem un jā iet meklē t nakš ņ oš anas vietu.
"Mē s jū s izmitinā sim viesnī cā, " Peimans ieteica.
- Cik maksā s nakts? ES jautā ju.
"Mē s paš i samaksā sim, tev par to nav jā uztraucas, tu esi mans viesis, " viņ š atbildē ja.
Bet es uztraucos, es negribē ju, lai man atkal maksā par mani, tagad par viesnī cu. "Varbū t es teicu, ka man ir maz naudas, bet es neteicu, ka man tā s nav vispā r! - Es nodomā ju un skaļ i piebildu:
- Man ir nauda, pietiek, lai samaksā tu par viesnī cas numuriņ u, es negribu, lai tu par mani maksā.
- Dustam, dustam (mans draugs), - Paimans sā ka mani pā rliecinā t, kamē r viņ š rā dī ja š ā du ž estu - viņ š savienoja ī kš ķ i un rā dī tā jpirkstu gredzenā , ar abā m rokā m izveidojot ķ ē di, un tad izvilka gredzenus un parā dī ja, ka ķ ē de. neplī st.
"Viņ š saka, ka viņ a paziņ a strā dā viesnī cā , un jums nekas nav jā maksā, " viņ a draugi man paskaidroja.
Beigā s piekritu, un devā mies uz viesnī cu, kur man atrada tī ru divvietī gu istabiņ u ar ledusskapi, pagalmā bija TV, duš a un tualete.
Izejot no viesnī cas, nolē mā m pastaigā ties pa pilsē tu. Netā lu atradā s veikals, kurā tirgoja svaigi spiestu granā tā bolu sulu, vitrī nu rotā ja granā tā bolu manekeni ar sulas glā zē m. Teicu, ka gribu nopirkt sulu un nobildē t, un tad atcerē jos, ka kameru esmu atstā jusi istabā . Es palū dzu draugiem gaidī t mani iekš ā un skrē ju uz viesnī cu. Atgriezies pē c daž ā m minū tē m, piegā ju pie kases un izņ ē mu naudu sulas iegā dei.
- Befarmain, - teica Paimans, norā dot uz galdu, uz kura jau stā vē ja sulas glā ze, tā man tika nopirkta daž u minū š u laikā , kamē r nebiju klā t. Arvien vairā k mani pā rsteidza irā ņ u viesmī lī ba.
Paimanam piezvanī ja radinieki, un viņ am bija jā dodas prom.
Viņ a draugiem vajadzē ja iet viņ am lī dzi, tā pē c viņ i teica “ha d a fes” (uz redzē š anos) un grasī jā s mani pamest.
- Subhune! (brokastis) - pē kš ņ i teica Paimans, parā dot, ka atceras kaut ko svarī gu.
"Viņ š saka, ka aizmirsis jums nopirkt pā rtikas preces, lai jū s varē tu no rī ta paē st brokastis, " viņ a draugs tulkoja.
- Uz! Merci, ne miham! (nē , paldies, es negribu), - es protestē ju un piebildu, - khe yli zahma t keshidin. (“Tu dari pā rā k daudz priekš manis” vai “Tu dari pā rā k daudz priekš manis”)
Paimans uz mirkli apstā jā s, nosarka, teica "zini, putekļ i" un aizskrē ja uz veikalu. Bija skaidrs, ka viņ š steidzā s, jo viņ š patieš ā m skrē ja un nestaigā ja. Viņ š atgriezā s ar maisu ar pā rtiku, mani cieš i apskā va, kopā ar draugiem iekā pa maš ī nā un aizbrauca. Un es paliku stā vē t tajā paš ā vietā un pieskatī ju viņ us. Es nezinā ju, kā du iespaidu par sevi atstā ju, vai rī kojos pareizi, ka pieņ ē mu viņ u palī dzī bu - atļ ā vos ā rstē ties, iekā rtojos viesnī cā un tagad atļ ā vu arī brokastis.
Viss notika ļ oti ā tri, pirms stundas biju izsalcis un nezinā ju, kur nakš ņ oš u, bet tagad garš ī gi paē du, paliku atseviš ķ ā istabā ar televizoru un ledusskapi, un no rī ta pilnas brokastis gaidī ja mani, tur bija tortilja, cepumi, siers iepakojumā , sula un kakao. Es biju viens Irā nā , tač u nekad nejutos vientuļ š , pateicoties to cilvē ku atvē rtī bai, draudzī gumam un viesmī lī bai, kas mani ieskauj.
Manas mā jas ir tavas mā jas
Ar autostopiem Irā nā biju vairā k nekā apmierinā ts - gandrī z nekad nebija jā gaida uz š osejas ilgā k par desmit minū tē m, un, pateicoties labajam ceļ a segumam, mani vadī tā ji biež i brauca ar ā trumu 160 km/h, un es ā tri tiku uz vē lamo pilsē tu. Lai gan bija izņ ē mumi. Katru reizi tā bija viena un tā pati vieta – krustojums, ar pagriezienu uz Jazdu, aiz kura sā kā s tieš s ceļ š uz Š irazu. Š eit pirmo un otro reizi garā m braucoš u maš ī nu gaidī ju vairā k kā stundu, tomē r tad braucu bez pā rsē š anā s.
Š irazā Š ervins mani sagaidī ja savā maš ī nā . Viņ a ģ imene bija ī paš a, un es to labi atceros. Pirmkā rt, viņ u ģ imenē bija seš i bē rni: divi brā ļ i un č etras mā sas. Otrkā rt, meitenes un pati mā te neatzina islā ma piederumus un mā jā s lakatu un lietusmē teļ u vietā vienmē r valkā ja ī sus T-kreklus, kā arī pastā vī gi lietoja kosmē tiku. Š ī iemesla dē ļ es pastā vī gi jutos kā ballī tē . Turklā t meitas jau mā cī jā s Eiropā , mamma labi runā ja angliski, un no rī tiem viņ as pā rmaiņ us skrē ja č etrus kilometrus pa skrejceliņ u. Š ervins pacē la mani augš ā un parā dī ja uz savu istabu:
– Tagad š ī ir tava istaba, tu esi mū su viesis, tā pē c mana mā ja ir tava mā ja, paliec un dzī vo pie mums.
Zinā ju, ka Š iraza ir apskates objektu pilna, un uzreiz nodomā ju, ka trī s dienu laikā nepaspē š u visu apskatī t, tā pē c palū dzu palikt vē l pā ris dienas.
- Es nezinu, Aleks, - Š ervins neizpratnē atbildē ja, - Man jā lū dz atļ auja mammai.
Pē c intonā cijas nopietnī bas sapratu, ka tos varē tu arī nepieļ aut, un vā rdus “mana mā ja ir tava mā ja” nevajag uztvert burtiski, tie kalpo tikai pieklā jī bas izpausmei. Pē c daž ā m minū tē m viņ š atgriezā s un teica, ka mā te to atļ ā vusi.
Kā vē lā k uzzinā ju, Irā nā ir pieņ emts, ka dē li dzī vo vienā mā jā ar vecā kiem, lī dz viņ i apprecas. Tikai pē c kā zā m viņ i var (ja, protams, vē las) izvē lē ties citu dzī vesvietu un pā rcelties. Paraž u un morā les normu sistē ma ir veidota tā , ka neprecē tam vī rietim ir ļ oti grū ti paš am ī rē t dzī vokli, jo mā jas ī paš nieks vienkā rš i nevē las viņ am izī rē t mā jokli morā lu apsvē rumu dē ļ , bet iesaka viņ am atgriezties vecā ku mā jā.
Attiecī gi vientuļ š vī rietis nevar uzaicinā t pie sevis ciemiņ us bez vecā ku atļ aujas, nemaz nerunā jot par to, ka viņ š nevar atvest mā jā s meiteni, ja neplā no viņ u precē t.
Visu dienu mā cī jos gatavot “chole zard”, izrā dī jā s, ka tas nemaz nebija grū ti - rī sus vajag pa nakti izmē rcē t, un tad, pievienojot nedaudz cukura un safrā na, vā ra tos rož ū denī un kā rto. to veidnē s, atstā jot ledusskapī uz nakti atdzist. Pirms pasniegš anas desertu pā rkaisa ar sasmalcinā tā m pistā cijā m un kanē li. Vakarā visa ģ imene sapulcē jā s, lai man un vē l vienam viesim no Austrijas pagatavotu š aš liku.
Pats Š ervins ieradā s, bē dī gs un noguris, viņ š paņ ē ma brī vu laiku no darba un pavadī ja visu dienu bankā . Fakts ir tā ds, ka viņ š nopirka jaunu automaš ī nu Iran Khodro uz kredī ta par 2 USD.
000 (augstie ievedmuitas nodokļ i neļ auj iegā dā ties ā rzemju automaš ī nu, tā pē c jums ir jā atbalsta vietē jais raž otā js, neskatoties uz monopola augstā m cenā m). Citu dienu viņ š saņ ē ma paziņ ojumu no biroja, kurā iegā dā jā s automaš ī nu, ka nav ieskaitī ts viņ a pē dē jais kredī ta maksā jums. Man bija jā iet uz banku, lai saņ emtu maksā juma kopiju un aiznestu to uz biroju. Irā nas Khodro darbinieki atzina, ka tā ir viņ u vaina - avarē ja dators un pazuda klientu maksā jumi. Bet viņ i nepieņ ē ma izziņ u no bankas, prasot parakstī t izziņ u, kurā ī paš nieks garantē ja, ka patieš ā m ir veicis maksā jumu. Par š o veidlapu jums bija jā maksā.30 USD, pretē jā gadī jumā viņ i draudē ja nepieņ emt maksā jumu un sā kt iekasē t soda naudu. Birojā bija vairā ki desmiti tā du cilvē ku kā Š ervins, un viņ iem visiem bija jā maksā , lai gan saskaņ ā ar likumu viņ iem tas nebija jā dara.
No valsts A.
Man piedā vā ja doties ā rpus pilsē tas, lai apskatī tu dā rzu Š irazas apkaimē . Kopā ar Ali, Š ervina brā li, gā jā m pā ri laukam un skatī jā mies uz tukš ajiem kokiem.
"Lū k, pagā juš ajā nedē ļ ā ā boli nogatavojā s, un plū mes š eit, " Ali norā dī ja, "un tagad nekas nav, zagļ i aplaupī ja mū su dā rzu, ja vien viņ i mums kaut ko atstā ja! "
Viņ š apstā jā s un paskatī jā s uz sā niem tā , ka man kļ uva skaidrs, kur meklē t:
- Paskaties, š ie ir no Afganistā nas! Jū s visi gribē jā t tos redzē t.
- Kā pē c tu tā domā ? ES jautā ju.
– To var pateikt pē c apģ ē rba. Š ie divi strā dā uz lauka.
Netā lu no mums stā vē ja dē ls un tē vs, abi tautas tē rpos, nedaudz noputē juš i no darba laukā . Dē ls bija labi noskū ts, un tē vam bija maza bā rda.
- Vai es varu ar viņ iem parunā t? ES jautā ju.
- Var, ja ļ oti vē lies, bet viņ i runā savā valodā , daž reiz es viņ us nemaz nesaprotu, lai gan viņ i joprojā m cenš as ar mums runā t persiski.
Ali negribī gi gā ja viņ iem pretī.
Bija pamanā ms, ka viņ š , tā pat kā citi persieš i, uzskatī ja sevi par ā rieš iem un lepojā s ar savu diž ciltī go izcelsmi, izceļ ot savu tautu daudz augstā k par citiem. Domā ju, ka š ī tē ma mani neskā ra tikai tā pē c, ka esmu ā rzemniece, turklā t viņ u acī s izskatī jos pē c eiropietes. Nekad agrā k nebiju redzē jis afgā ņ us, tač u dzirdē ju par viņ iem daudz š ausmu stā stu, pat no paš iem irā ņ iem. Kurš man teica, ka afgā ņ iem ir likums, kas saka, ka ir jā nogalina pieci neticī gie (kristieš i, musulmaņ i š iī ti), lai nokļ ū tu debesī s. Lai kliedē tu š ī s bailes, es piegā ju pie tē va, sasveicinā jos un pateicu, ka esmu atbraucis no Baltkrievijas. Tē vs pieklā jī gi paklanī jā s un teica, ka ir no Kandahā ras. Es turpinā ju sarunu:
- Man masihi e ortodoksā lais esmu. (Es esmu kristietis, pareizticī gais)
- Man mosalmu n am (es esmu musulmanis), - atbildē ja afgā nis
Es lū dzu Ali par manu tulku un teicu:
- Es esmu kristietis, ja es viņ u apciemoš u Kandahā rā , vai viņ š mani nogalinā s?
Tulko viņ am, - es jautā ju.
- Ko, tu tieš ā m gribi, lai es viņ am to tā iztulkoju? Ali bija pā rsteigts.
- Jā , iztulko.
Ali uzdeva manu jautā jumu persieš u valodā . Ar nepacietī bu gaidī ju, kad afgā nis uz to atbildē s. Bet viņ š izrā dī jā s filozofs un nemaz neizrā dī ja, ka viņ u varē tu samulsinā t vai aizvainot š ā ds jautā jums, bet turpinā ja uzvesties ļ oti dabiski. Viņ š ieturē ja ī su pauzi, mazliet padomā ja, pā rbrauca ar roku pā r sirmo bā rdu un, acī mredzot, sapratis, ka tā vairs nav tik bieza kā zem talibu, kaut ko atbildē ja savā valodā . Mans tulks smē jā s:
"Viņ š saka, ka viņ am jau ir tik ļ oti apnicis slepkavot kristieš us, ka viņ š jū s nenogalinā s. "
Es smē jos un sirsnī gi paspiedu Afganistā nas roku, un viņ š smaidī ja pretī un novē lē ja, lai man bū tu afes. "Un visu to labā ko jums, mana pirmā paziņ a no valsts A, " es nodomā ju.
Mū s uzrunā ja kaimiņ š , kurš netā lu atvē ra piena fermu, un pē c sasveicinā š anā s uzreiz aicinā ja ciemos, bet mē s atteicā mies.
Staigā jot pa Š irazas ielā m, devos pirkt augļ us vietē jā veikalā un satiku tā ī paš nieku Kamranu, kurš , man par pā rsteigumu, diezgan labi runā ja angliski. Uzzinā jis, ka esmu ā rzemnieks, viņ š mani uzaicinā ja pie sevis. Mē s iekā pā m viņ a maš ī nā , un viņ š ieslē dza aizdedzinoš o disko mū ziku ar vā rdiem persieš u valodā.
- Muzighi dust dari? (Man patī k mū zika) - irā nis jautā ja.
- Khe ili (ļ oti), - es atbildē ju.
Viņ š pasmaidī ja un teica, ka š ī mū zika ir aizliegta.
- Kopumā islā ms aizliedz mū ziku un dziedā š anu, bet Irā nā mū zika ir atļ auta, ja š im nolū kam tiek izmantoti set r, santur, davul vai citi nacionā lie instrumenti. Tā tad mū zika, kuru jū s š obrī d klausā ties, ir aizliegta, to spē lē pagrī des grupas, un tā s uzstā jas nelegā li, jo mū zikas koncerti ir aizliegti.
Atsauce. Santur ir stī gu sitaminstrumentu mū zikas instruments, sava veida š ķ ī vja, ko spē lē , sitot pa stī gā m ar diviem ā muriem.
Setars ir lautas dzimtai piederoš s stī gu noplū kts mū zikas instruments, ko spē lē ar labā s rokas ī kš ķ i un rā dī tā jpirkstu, ar kreisā s rokas pirkstiem nospiež ot rievas. Dawul ir tautas mū zikas sitaminstruments, tam abā s pusē s ir membrā nas no aitas vai kazas ā das.
"Š aha laikā bija labā k, " turpinā ja Kamrans, "tagad mū su valdī ba tikai izliekas, ka viss ir kā rtī bā , bet patiesī bā Hameneja valdī š anas laikā valsti pā rvalda viņ š , nevis Ahmadinedž ads, mē s strī dē jā mies ar gandrī z visiem. pasaules valstis. Mū su iedzī votā ju skaits kopš.80. gadiem ir dubultojies, tač u izolā cijas un ekonomisko sankciju dē ļ ar katru gadu darba vietu paliek mazā k, valstī ir augsts bezdarba lī menis.
Viņ i tikai saka, ka zem Pahlavi bija slikti, bet patiesī bā mums bija labs darbs un alga, bet jū s zinā t, kā das bija cenas? Kilograms vī nogu maksā ja vairā kus riā lus.
- Tā tad, ja jums nepatī k Hamenejs, kā pē c jū s taisī jā t revolū ciju, kā pē c izvē lē jā ties viņ u?
– Personī gi es viņ u neizvē lē jos, man pat š ķ iet, ka neviens viņ u nepazina, pirms viņ š atgriezā s Irā nā . Kas attiecas uz revolū ciju, es tajā nepiedalī jos. Tiesa, pie manis nā ca cilvē ki, piedā vā ja pulcē ties laukumos, iet uz mī tiņ iem un demonstrā cijā m, bet es nodarbojos ar biznesu, un politika mani neinteresē ja.
Es ieslē dzu savu portatī vo datoru, iegā ju tieš saistē un mē ģ inā ju lejupielā dē t Facebook, vietne tika bloķ ē ta.
- Internets nedarbojas, - Kamran paskaidroja, - precī zā k, man nebija laika nopirkt VPN (starpniekserveri). Vai vē laties redzē t Facebook un runā t Skype? Mums tie ir bloķ ē ti, kā arī jimail pasts un visi ā rzemju ziņ u resursi, tā pē c katru gadu pē rkam proxy serveri par 40 USD, tas ievē rojami samazina vietņ u pā rlū koš anas ā trumu, bet jū s varat apmeklē t jebkuru vietni bez ierobež ojumiem.
Tā pē c, ierodoties interneta kafejnī cā , Irā nā to sauc par ko fi-ne t, lai atvē rtu Facebook vai Vkontakte lapu, jā lū dz administratoram aktivizē t starpniekserveri.
- Interneta nav, un arī televizors nedarbojas, laipni lū dzam Irā nā , - Kamrans piebilda.
- Kā ar televizoru?
– Jū s zinā t, ka Irā nā mums ir aizliegts izmantot satelī ttelevī ziju, lai mē s neredzē tu neko lieku. Š odien pie mums ieradā s policija, viņ i uzkā pa uz jumta un no turienes nometa visas satelī tantenas.
- Kā dā ziņ ā viņ i to nometa, vai plā ksnes varē ja saplī st?
– Tieš i tā , viņ i avarē ja, bet tagad neviens neskatī sies ā rzemju kanā lus.
Ieslē dzā m televizoru, nacionā lais kanā ls rā dī ja kaut kā du ģ imenes drā mu. Darbī ba notikusi mā jas iekš ienē , bet meiteņ u mati bija klā ti š allē , un viņ as paš as bija ietī tas apmetnī.
– Un kā pē c pa TV rā da, ka sievietes vienmē r ir tik strikti ģ ē rbtas, jo mā jā s var iztikt bez lakatiņ iem?
– Televī zijai ir jā ievē ro likums, tā pē c filmā sievietes vienmē r valkā lakatus un lietusmē teļ us. Turklā t jū s nekad neredzē siet Irā nas filmā vī rieti, kurš tur sievietes roku, vai ka viņ i skū pstā s, tas ir saistī ts arī ar reliģ iju un nacionā lo politiku.
Pā rslē dzā mies uz ziņ u kanā lu, kurā tika rā dī ta prezidenta Ahmadinedž ada runa – viņ š skaisti smaidī ja un teica svinī gas runas.
"Mū su prezidentam ļ oti patī k jokot, " sacī ja Kamrans, "pirms daž iem gadiem starptautiskā konferencē viņ š teica, ka Izraē la ir jā noslauka no Zemes. Tiklī dz diplomā ti iztulkoja viņ a frā zi, tas skaidri nozī mē ja, ka Irā na vē las uzspridzinā t Izraē lu, un, protams, visi nobijā s, arī , manuprā t, pats Ahmadinedž ads.
Viņ am arī patī k izjokot Amerikā.
Kopš apmaldī jā mies, sā kā m jautā t ceļ u garā mgā jē jiem, tač u katru reizi apstā dinā tie rā dī ja daž ā dos virzienos, neskatoties uz to, ka dā rzs nebija tā lu. Piegā ju pie maš ī nas, kurā tikko bija iekā pusi sieviete ar somā m, un pagriezos pret savu vī ru:
- Beba khshid, Bagh e Afi f Aba d kojast? (atvainojiet, kur ir Afif-Abad dā rzs)
- Unja (tur), - viņ š atbildē ja, norā dot ar pirkstu, lai dotos atpakaļ.
Un es viņ am gandrī z noticē tu, ja nebū tu viņ a sieva – tajā paš ā laikā viņ a ar roku parā dī ja, ka mums jā iet uz priekš u. Mē s ar Dominiku pā rsteigti skatī jā mies viens uz otru un smē jā mies, un viņ i atzina, ka paš i nezina ceļ u. Blakus stā vē ja kravas automaš ī na, kuras vadī tā js izkā pa, lai atvē rtu piekabes durvis.
- Bagh e Afi f Aba d az inja dur e? (Afif-Abad dā rzs ir tā lu no š ejienes), es jautā ju š oferim.
- Na khe yli, divist metrs (ne ļ oti, divsimt metri), - irā nis jautri pasmaidī ja, - ale koja i? (no kurienes tu esi).
- Baltkrievija va Otrish (Baltkrievija un Austrija), - mē s atbildē jā m.
Tad š oferis teica, ka vē las mums uzdā vinā t (hedye). Ievē rojot pieklā jī bas noteikumus “taarof”, es uzreiz sā ku atteikt, bet viņ š jau bija uzkā pis aizmugurē , no kura es dzirdē ju: “Dugh am shir? ”, – viņ š mums jautā ja, vai gribam pienu vai jogurtu. Un tikai tagad pamanī jā m, ka maš ī na veda piena produktus veikalam. Š oferis ieradā s ar divu litru piena pudelē m un iedeva tā s mums.
- Khe ili, khe ili motshaker rram, - pateicā mies un paņ ē mā m katrs pa pudeli.
Irā nis atkal pasmaidī ja, paspieda mums roku un ienesa piena kasti veikalā . Dominiks pā rsteigts turē ja pienu rokā un sacī ja: "Esmu dzirdē jis par irā ņ u viesmī lī bu, bet nekad neesmu dzirdē jis ko tā du par piena dā vinā š anu. "
"Afif-Abad" izrā dī jā s slē gts, Ramadā nā dā rzi sā k strā dā t ļ oti agri, un no 12:00 lī dz 16:00 tie ir slē gti. Pie ieejas irā ņ i atpū tā s zā lī tē , mū s ieraugot sauca “aks, aks! " (fotogrā fija).
Tā kā viņ i bija vē rsti pret kameru, mē s uzminē jā m, ka viņ i vē las fotografē t.
- Fotoattē lā es turē š u pienu rokā s, lai nekad neaizmirstu par š o viesmī lī bas gadī jumu, - sacī ja Dominiks.
Kad bijā m mā jā s, es jutos ļ oti nogurusi, un galva sā pē ja no karstuma. Mums par pā rsteigumu pie Shervin's mē s satikā m arī savus gadī juma paziņ as no autobusa pie Naqsh e Rustam. Viņ i bija iepriekš vienojuš ies palikt š eit, un tagad viņ i vakariņ oja. Par to, ka viņ i grasā s apmesties viesnī cā , viņ i pē c tam mums meloja, jo necerē ja mū s atkal satikt, apdedzinot austrieš u sazvē rniekus. Mā jā bija mazā k vietas, un pē c vakariņ ā m Š ervina mā te man jautā ja, kad plā noju doties prom. Es atbildē ju, ka š odien ir mana pē dē jā diena, un nā kamajā rī tā es dodos uz Bandar Abbas.
- Bet Aleks, pie mums ir atnā kuš i ciemiņ i un mums tev nav vietas, - viņ a teica, - tu jau esi palicis pie mums piecas dienas.
Patieš ā m, es pavadī ju pie viņ iem č etras naktis, bet tā kā nā kamajā dienā pē c ieraš anā s es lū dzu atļ auju palikt vē l daž as dienas, pē c maniem aprē ķ iniem man bija rezervē pē dē jā nakts. Turklā t es centos viņ iem neradī t izdevumus, visu dienu trū ku mā jā s un nā cu vē lu vakarā . Bet, no otras puses, es labi apzinā jos, ka esmu ļ aunprā tī gi izmantojis viesmī lī bu, piecas dienas atrodoties vienā ģ imenē . Galu galā viņ i manā labā darī ja diezgan daudz - gatavoja un pavadī ja laiku kopā ar mani, un pē dē jā dienā sarī koja krā š ņ u bā rbekjū . Tagad man nā cā s vainot sevi, ka esmu pā rā k atslā binā jies, un nepieļ ā vu sevi unikā lā s viesmī lī bas un pieklā jī go vā rdu dē ļ , piemē ram, "manas mā jas ir jū su mā jas, jū s esat mū su viesis".
Tā pē c, kad man teica, ka jā dodas prom, lai gan man tas bija pilnī gs pā rsteigums, es varē ju pateikt tikai “paldies” un doties prom.
Iedzē rusi tableti galvai, es palū dzu atļ auju pagulē t. Bet es nepaspē ju atpū sties - pē c mugursomas sakrā mē š anas man uzreiz nā cā s sē sties pie datora. Nosū tī ju daž us pieteikumus Couch sadaļ ā “Meklē pē dē jā brī ž a apmeš anā s vietu”, kā arī uzrakstī ju visu viesmī lī bas reģ istrē to personu tā lruņ u numurus un pē c tam sā ku sū tī t SMS lietotā jiem ar lū gumu palī dzē t iekļ auties. Es arī nosū tī ju SMS visiem, kurus š ajā s dienā s gadī jos satikt. Man bija neliela cerī ba, ka Š ervins, zinot par manu plā noto izbraukš anu no rī ta, visu izskaidros manai mā tei un man nebū s jā dodas prom uz nakti meklē t. Pē c stundas Š ervins ieradā s un teica:
- Jā , es zinu, Aleks, tev jā dodas prom. Es atvainojos, es nevaru neko darī t.
Es atstā ju viņ u viesmī lī go mā ju un nolē mu doties uz staciju, lai noskaidrotu biļ etes cenu uz Bandar Abbas. Brauciens ar autobusu pa nakti izmaksā ja 17$, kas bija labā k nekā palikt Š irazā , par to paš u naudu pā rnakš ņ ot hostelī un nā kamo dienu izniekojot ar stopiem. Un es droš i vien bū tu aizbraukusi ar autobusu, ja pē kš ņ i nebū tu saņ ē musi ī sziņ u: “Tu vari palikt pie manis. Priecā š os jū s satikt. "
Homo sapiens.
Kamrans atbildē ja uz manu pē kš ņ o lū gumu pā rnakš ņ ot, un, tā kā viņ š savā veikalā strā dā ja vē lu, man bija jā gaida diezgan ilgi, lī dz viņ š atbrī vojā s. Pa š o laiku paspē ju izmē ģ inā t jaunu ā trā s ē dinā š anas ē dienu - uz ielas tika vā rī tas pupiņ as, kas atgā dinā ja pupiņ as, bet tikai vairā kas reizes lielā kas, un tā s uzreiz tika pā rdotas, saliktas maisā un pā rkaisī tas ar sā li. Tuvu pusnaktij Kamrans slē dza veikalu un piedā vā ja braukt ar savu automaš ī nu.
"Man ž ē l, ka mana automaš ī na ir š ā dā stā voklī, " viņ š teica, "es atdevu savu jauno automaš ī nu savam darbiniekam, pretē jā gadī jumā viņ š par mani padomā s slikti, ja likš u viņ am vadī t š o vraku.
Es saprotoš i pamā ju ar galvu. Kamrans kā du laiku klusē ja un jautā ja:
- Vai jū su valstī ir daudz geju klubu?
- Nezinu, - atbildē ju, - Esmu normā las orientā cijas un uz geju klubiem neeju.
- Aleks, man tev jā saka, es esmu 100% gejs, vai tev ir kaut kas pret to?
Mani nesamulsinā ja ne viņ a jautā jums, ne fakts, ka viņ š bija gejs. Cik reizes man ir apbrī nojami jautā ts, vai manā valstī ir geji, geju klubi un vai man kā dreiz ir bijis sekss ar vī rieti. Š ajā valstī ļ oti trū kst sievieš u uzmanī bas, un, lai gan ā rlaulī bas mī las attiecī bas tiek sistas ar nū jā m un geju attiecī bas tiek pakā rtas, ir ā rprā tī gi daudz puiš u, kuri izmisuma un daž reiz arī garlaicī bas dē ļ neriebjas. labā k iepazī t vienam otru.
– Man nav nekas pretī , ja tu ciena manu pā rliecī bu – esmu 100% normā la. Godī gi sakot, no visiem irā ņ iem, kurus es redzē ju, jū s esat pirmais, kurš nekavē jā s to pateikt.
"Jū s zinā t, ka mums ir nā vessods par homoseksualitā ti, tā pē c daudzi baidā s par to runā t atklā ti, " atbildē ja Kamrans.
- Kā pē c jū s uzskatā t sevi par geju, varbū t jū s, tā pat kā visi pā rē jie, vē laties vī rieti tikai tā pē c, ka apkā rt nav sievietes?
- Nē , Aleks, es esmu 100% gejs. Es to jutu ilgu laiku, bet beidzot izlē mu pirms kā diem seš iem gadiem, tad aizgā ju pie psihologa un ar viņ u runā ju. Viņ š teica, ka manā dzī vē iet cauri grū tam periodam, vajag apprecē ties, mainī t darbu, lai varē tu biež ā k sazinā ties ar sievietē m. Ko gan citu lai saka – viņ š bija Irā nas psihologs! Viņ š nevarē ja atzī t, ka esmu gejs, par to viņ š bū tu izmests no darba.
Tad apprecē jos, organizē ju savu biznesu - sā ku veikalā tirgot sievieš u apavus, tur runā ju tikai ar sievietē m, bet tik un tā jutu, ka tas nav mans. Tad komandē jumā uz Singapū ru norunā ju tikš anos pie psihologa un izgā ju pie viņ a astoņ as sesijas, pē c kurā m viņ š nepā rprotami pateica: “Sievietes tev nevajag, tu esi ī sts gejs, bet nevajag. par to uztraukties vai kaut ko darī t - dzī vo kā dzī vo un izbaudi dzī vi.
Mē s piebraucā m pie viņ a mā jas, tā bija daudzstā vu savrupmā ja.
– Tagad es ieguldu daudz naudas nekustamajos ī paš umos un bū vē ju augstceltnes un savrupmā jas. Š o mā ju projektē ju un uzbū vē ju es. Bet es š eit jū tos ļ oti vientuļ a, es nevaru š eit aicinā t vī rieš us, jo neviens nedrī kst zinā t, ka esmu gejs. Ja tu bū tu irā nis, es droš i vien pateiktu, ka š ī nepavisam nav mana mā ja un es to kā du laiku ī rē ju, un agri no rī ta lū gtu aiziet, lai neviens mū s neredzē tu kopā.
Tā nu es dzī voju, no komandē juma lī dz komandē jumam, visvairā k man patī k ceļ ot uz Taizemi un Indiju.
Kamrans pagatavoja mums vakariņ as un uzvilka ū denspī pi.
– Es sā ku savu biznesu no sava tē va mazā veikala. Mē s tirgojā mies ar drē bē m, bet tas nedeva lielus ienā kumus, un tad es sā ku tirgoties ar sievieš u apaviem. Tagad vairā kas rū pnī cas Ķ ī nā man š uj, es pē rku materiā lu Emirā tos un Pakistā nā . Un tie ir suvenī ri, kurus vedu no daž ā dā m valstī m, tiem pat uzcē lu atseviš ķ u plauktu pa visu sienu.
– Kamran, tu esi savā cis suvenī rus gandrī z no visā m pasaules valstī m, bet vai tev ir kā ds suvenī rs no Irā nas, piemē ram, trauki no Isfahā nas vai ar rokā m austs paklā js? ES jautā ju.
- Ir paklā ji, - viņ š pamā ja, - Man tie ir visur mā jā , starp citu, tu esi viens no tiem.
Jau sen pamanī ju, ka stā vu uz paklā ja, tač u š ī s mā jas telpu milzī go izmē ru dē ļ pat iedomā ties nevarē ju, ka paklā js ir ar rokā m darinā ts.
Lielā kā daļ a Irā nas vī rieš u, par kuru orientā ciju es nebiju pā rliecinā ts, vienmē r ieradā s no tā lienes un nekad neko neatzina, un viņ š to uzreiz teica. Nebija nekā da iemesla viņ am neticē t. Kamrans turpinā ja sarunu:
– Š eit man ir viss, man ir veikals, man ir nekustamais ī paš ums, vairā kas mā jas paš ā pilsē tas centrā , bet personī gā s dzī ves un nā kotnes nav. Redziet, es esmu gejs, man tas ir jā slē pj no visiem, man nav ģ imenes un man pat nav tuva drauga, kurš varē tu mani atbalstī t. Maniem vecā kiem un vienī gajam biroja darbiniekam nav ne jausmas. Vai esat dzirdē juš i veco joku par Kazvinu?
Un viņ š man izstā stī ja joku par š ī s pilsē tas iedzī votā jiem: “Kā zvinā ierodas tū rists un pie ieejas ierauga zī mi, kur lieliem burtiem rakstī ts: “SVEICINĀ TI KAZVINĀ ”, bet nedaudz zemā k ar maziem burtiem: “ iesakā m vilkt metā la š ortus”.
Pē c smagas dienas tū rists, noguris un pā rguris, izkā pj no pilsē tas un ierauga reklā mas stendu, uz kura lieliem burtiem rakstī ts: "TU AIZ KAZVIN", un nedaudz maziem burtiem: "Pē rku salū zuš us metā la š ortus. "
- Tici man, š ī ir ļ oti smieklī ga anekdote valstij, kur homoseksuā ļ i tiek pakā rti pilsē tas galvenajā laukumā!
Uzpī pē jā m ū denspī pi un devā mies gulē t. Man ir vislabā kie iespaidi par Kamranu. Š eit viņ i man vienmē r jautā : “Vai viņ š mē ģ inā ja ar tevi kaut kā tuvinā ties? ". Nē , es nemē ģ inā ju. Gluž i pretē ji, man patika viņ a sirsnī ba, es atcerē jos, kā viņ š runā ja par psihologu, un savā veidā sā ku viņ u cienī t, jo viņ am bija jā cī nā s par savu personī go izvē li.
Piezī me. Irā nā par homoseksuā lā m attiecī bā m draud nā vessods, tā pē c visi stā stā minē tie vā rdi ir izdomā ti.
2010. gadā Irā nas prezidents Mahmuds Ahmadinedž ads teica, ka viņ a valstī nav homoseksuā ļ u, tač u notiekoš ā publiskā nā vessoda izpilde homoseksuā ļ iem izraisī ja starptautiskas kritikas vē tru.
Randiņ š Š irā zā
Romantika. Klausā mies skaisto dziesmu Shahram Solati - Salam Azizam (Sveiks, dā rgais! ):
Mans otrais Š irazas apmeklē jums ļ oti atš ķ ī rā s no pirmā s. Tieš i š ajā reizē man patieš ā m izdevā s iemī lē t š o pilsē tu, sajust tā s atmosfē ru un kultū ru - skaistas meitenes pavadī bā izstaigā ju tā s parkus un dā rzus, viņ a man lasī ja slavenā dzejnieka Hafiza dzejoļ us farsi valodā , un mū ziķ i spē lē ja liriskas un emocionā las tautas dziesmas.
Nokļ ū t Š irazā no Jazdas nebija grū ti, tač u pagriezienā no ceļ a Isfahan-Shiraz atkal nā cā s ilgi gaidī t - daudzi autovadī tā ji, uzzinā juš i, ka braukš u bez maksas, atteicā s dot liftu.
Apstā jā s garā m braucoš s autobuss, un š oferis piedā vā ja mani aizvest par pilnu cenu, it kā es nā ktu no Jazdas. Sā ka krē slot un man tieš ā m paveicā s, ka pē c stundas atradu maš ī nu lī dz pat Š irazai.
Ar š oferi ilgi papļ ā pā jā m, pastā stī ju par saviem ceļ ojumiem un izskaidroju bezmaksas stopē š anas bū tī bu.
Š irazā mani gaidī ja meitene Farzaneh, un š oferis, uzzinā jis, ka viņ a ir irā niete, palū dza piezvanī t viņ ai un nodot telefonu, lai viņ š paskaidro adresi. Neatkā rtojiet manu kļ ū du, neļ aujiet vadī tā jiem runā t ar cilvē ku, kas jū s uzņ em! Š ī ir treš ā reize, kad to nož ē loju. Pirmajā reizē š oferis aizrā dī ja draugam, ka nesagaida mani autoostā , otrreiz no manis uzņ ē mē ja prasī ja naudu par pacē lā ju. Tas pats notika treš o reizi, tikai es neņ ē mu vē rā , ka Farzaneh bija meitene.
Uzzinot, ka viņ a vē las mani satikt, š oferis sā ka lū gt viņ u atstā t savu numuru, lai labā k iepazī tos, un, kad viņ a atteicā s, viņ š teica, ka es viņ am neesmu samaksā jis braukš anas maksu un viņ a ir parā dā . viņ am naudu. Kad viņ a man to visu paskaidroja angliski, es ļ oti dusmojos. Ieradā mies laukumā , bet irā nis mani nelaida vaļ ā . "Benzī ns, lodes, " viņ š atkā rtoja, prasot naudu. Es viņ am atgā dinā ju, ka esmu lū gusi bezmaksas braucienu un izkā pu no maš ī nas.
Farzaneh ir neticami burvī ga un burvī ga meitene, mē s satikā mies Bandar Abbasā , un es apsolī ju viņ u apciemot Š irazā , kur atradā s viņ as universitā te. Viņ a bija tik priecī ga mani ieraugot, ka apskā va mani un satvē ra manu roku. Mē s iekā pā m taksī , sē ž ot aizmugurē jā sē deklī , un devā mies uz Hafiza kapu.
Man š ķ iet, ka daudzi jaunie pā ri speciā li ņ em taksi "dar bast" un tad bezmē rķ ī gi braukā pa pilsē tu, jo aizmugurē jie sē dekļ i ir vienī gais veids, kā bū t tuvā k viens otram. Viņ a cieš i satvē ra manu roku un atspiedā s pret mani.
"Tu to nedrī ksti, tu esi irā ņ u meitene, " es brī dinā ju.
- Aleks, es š eit esmu ļ oti vientuļ š , - atbildē ja Farzā ne un vē l spē cī gā k
